О ДЕТСКИХ ТРУПАХ В КИНО
«Волчок», 2009, Василий Сигарев. Все-таки посмотрела.
Так и представляю разговор двух кинематографистов:
— Я сейчас ищу мертвого ребенка для нового фильма.
— Да? Я тут знаю как раз один трупик…
Нет страшнее преступления, чем мучить детей. Но еще большее преступление — спекулировать на этой теме. Это такой рецепт хорошего социального кино – взять ребенка — мальчика или девочку — добавить плохую маму, которая пьет и шляется по мужикам в поисках счастья, обязательно бабушку, которая вместо мамы дитеныша воспитывает… и сделать так, чтобы дитенку было плохо-плохо, очень одиноко, чтобы его никто не любил и ему хотелось умереть за плинтусом…
Критики ругать не будут. Потому как очень важная социально-нравственная тема. Никому не хочется прослыть бесчувственным эгоистом. Зритель смотреть будет. Потому как нам нужны эмоции. А ребенка жалко — это сильная эмоция.
Думаете, это нас сделает лучше? Мы сразу бросимся заниматься благотворительностью? Помогать приютам и детским домам? Начнем иначе относиться к собственным детям? Дудки. Мы просто попереживаем еще 5-10 минут после фильма. Скушаем эмоцию. Как после очередного ужастика. Посмакуем. Пережуем. И будем жить дальше. Так для чего, собственно?
Году в 94-м я готовила репортаж об открытии детского приюта в одном из районных центров. Первого в районе. После перестройки и развала сельского хозяйства, деревня, кто помнит, пила, не просыхая… Работы у людей не было, денег тем более. А бухло на Руси было всегда — даже в самую трудную годину. Пили и рожали. По 6-8 детей в семье. Пособия по многодетности тут же пропивали. Особо ловкие мамаши даже нашли способ, как дитя успокоить, чтобы не орало и есть не просило: бражки в бутылочку, соску сверху — попьет и спит.
Так вот этих мамаш лишали родительских прав, а малышей до 6 лет из деревень в приют свозили. Тощие, грязные, со спутанными волосенками, все тело покрыто коростами.— Ты когда в последний раз мылась?— Летом в речке…Медсестричка, принимавшая детей, тут же их и отмывала. Отмоет одного, тут же выскакивает в коридор, судорожно скидывает с себя халат и кричит:— Ой, девочки, срочно чистый халат! Там вши такие огромные, жирные, я его мою, а они прямо на меня перепрыгивают!
Первые недели в приюте дети учились… есть. Были такие, кто никакой другой еды, кроме запаренного кипятком комбикорма, в жизни не видел. Они не понимали, что суп — это первое, а после него бывает еще и второе. А чтобы еще и есть несколько раз в день… Испуганные скелетики с глазами волчат больше одной порции супа в день съесть не могли – желудок не вмещал. Это потом почувствовали, начали есть так, что повара не успевали готовить…
Утром подходишь к приюту, а десятки настороженных глазенок уже через забор выглядывают — кто идет. И все, как один, мамку ждут. Вдруг вспомнит и придет?А женщины — нянечки и воспитатели — смену отработают, сядут, выревутся, а только потом домой к своим детям идут.
Надо ли об этом говорить? Надо. Но давайте уже как-нибудь без спекуляций. От них оскомина. И неприятное послевкусие.
Снимать фильмы, в которых гнобят детей ради искусства, я бы запретила. Как запретили снимать детей в рекламе товаров, к детям отношения не имеющим. Хочешь поговорить о нравственности и человечности — говори. Детей только мучить не надо. Не надо их заставлять прыгать с крыши. Бросаться под машину. Резать вены. Хватит уже детских трупов. Хватит.
